hunting money. killing time. family business
Осложнение четвертое...
С пустотой в душе, кровью под ногтями и стрелочкой, дрожащей возле единички
Автор: Omela
Рейтинг: G
Размер: драббл
Персонажи: Дин
Жанр: джен, ангст
Саммари: Упала бы... пропала к чертям собачьим надежда, может и перестал бы рыпаться, перестал бы от самого себя прятаться, с ума сходить и пить, словно на тот свет пытался отправиться.
Примечания автора: Джен-фест 7. Заявка 7.48: Дин живет с Лизой. Алкоголь, кошмары, попытки вернуть Сэма, попытки притвориться, что все хорошо. тут
Читать на фикбуке
Читать дальше
Руки трясутся уже, пот застилает глаза, и гребаные буквы перед глазами плывут, будто их мылом намазало, съезжают с края страницы вместо того, чтобы читаться. Черными кляксами отпечатываются на зрачках, закроешь глаза, а они все там. Движутся, шевелятся.
Или это он совсем пьяный... только бутылка зараза укатилась куда-то. Только что вот была под рукой и уже нет, предательница.
Только и остается, что вытереть лицо рукавом, мазнуть по глазам, чтобы прояснилось.
Надо взять нож, покрепче... покрепче... и полоснуть, пока не передумал. Пока не протрезвел настолько, чтобы задуматься какую же хрень он творит. Что же он, господи боже, делает такое сейчас.
А лучше допить и доделать. Да.
Определенно.
Боли от режущего кожу ножа и не чувствуется почти, тоже бред какой-то. Атрофировались нервные окончания, перегорели проводки от мозга к конечностям и как-то уже все равно. Вообще все. Глазам остается только верить, хотя и они врут.
Пусть... пусть немного потрудятся...
Сначала пальцами знак нарисовать, пентаграммку, мать ее, с закорючками и хренульками, которые должны чего-то там, кого-то там... на полу своей кровью. Вот он и рисует, да. Старается, выводит дрожащим пальцем всю эту поебень, чтобы сработало. А вторая ладонь, которая порезанная, как блюдечко с молочком для кровожадного котеночка, все собирает и собирает в себе темную, почти черную в полутьме... субстанцию.
Кровью уже язык это назвать не поворачивается. То, что течет по его венам не должно называться кровью, потому что оно уже на 80% из алкоголя состоит, на 10% из безумия, 7% отчаянья, 2% упрямства и 1% надежды. У этой суки стрелочка никогда до нуля не падает, так и болтается возле единички, дрожит убогая, но не падает.
Упала бы... пропала к чертям собачьим надежда, может и перестал бы рыпаться, перестал бы от самого себя прятаться, с ума сходить и пить, словно на тот свет пытался отправиться. Все бы перестал делать, а особенно пытаться вернуть его. Сдохла бы эта мизерная тварь, надежда, и успокоился бы, остановился бы и жить, может быть, начал. Как люди живут, а не как черви, пополам лопатой перерубленные.
Обманывать бы перестал ее и Бена. Себя перестал бы обманывать, считать, что способен что-то еще сделать. Что не обещал и не клялся, что переступить в силах через все слова, на прощанье сказанные. Переступить через...
Я с тобой... я с тобой... я не уйду.
И не ушел ведь, не ушел, слышите! Сдохнуть хотел рядом с ним, врасти в землю и корни пустить. Даже могилы не надо, гроба деревянного с чертовыми занозами, потому что откапываться больше не стал бы. Не нужно, не хочется, не можется.
Жить невмоготу, а умирать не велено.
Жить, сука, велено!
Теки, теки, родимая. Здесь чуть скруглить, я вот тут острые уголочки темно-темно-красными, в руке остывающими, чернилами. На страничках печатями несмываемыми пальцы след оставили, да ну и пусть. Если получится... если получится, то это будет новая библия, на которую молиться будет перед сном за то, что брата вернет. И каждый след его не напрасным будет, каждая капля пролитая не в землю уйдет, не в пустоту. Как голос его...
Все хорошо... все будет хорошо...
Не будет хорошо, слышишь! Нет и не будет!
Травку слева в уголочек, косточки справа кучечкой. Ну и плевать, что в крови все. Тут вообще уже все в ней перемазано. Так ведь и должно быть, да? Кровавое же заклинание, черное, страшное. Магию такую, что землю и небо переворачивать должна, не из сиропа сахарного выжимают, не из водки или бензина - из соков человеческих, из отжимок душ отчаявшихся. Из слез самая страшная магия и потерь, из цены, несравнимой ни с чем. Из боли. Экстракт агонии души, выпаренный на адской сковородке до черной корочки.
Между кровавыми полосками на грязном полу миску поставить для жертвы. Отдать то, что не жалко и, что жизнь чужую поддерживает. Еще пустить, кулак сжимая, струйкой тоненькой по краю медному. Змейкой извивающейся в дно круглое. Капельки громко так падают, словно в колокол бьют: дзынь, дзынь, дзынь.
И глаза, сука, опять слезятся. Погодите, родимые, наплачитесь еще, когда Сэма увидите, нареветесь и нарыдаетесь на тридцать лет вперед от счастья, поберегите влагу драгоценную. От радости будем плакать, от радости!
А язык уже и не заплетается на каждом слове, на каждом искореженном древнем слове. Ну и пусть они как сухие корни, не пережеванные, в горле застревают, не проглотить их все равно надо, а выплюнуть. Сказать одно за другим, как монетки в музыкальный автомат кинуть, чтоб заиграла музыка, песенку гребаная магическая махина запела и сделала свое космическое дело, свое черное и страшное... от которого он смеяться будет и брата обнимать.
Все к чертям, нож глубже, крови больше, половину... да, черт, целую миску нацедит, чтобы сработало!
Работай, тварь! Работай!
Не звени тишиной равнодушной!
Не ори!
Не смейся!
Не плюй издевательски в лицо!
Ворочай чертову вселенную! Хоть огнем, хоть холодом, хоть мором на все чертово человечество!
Верни его!
Верни!
С диким криком он разметал кости и травы, все, что разложено было и расставлено для заклинания. Миска покатилась по пыльному полу сарая, оставляя за собой широкую почти черную дугу поблескивающей в свете толстых свечей крови.
Воздуха не хватало кричать, слез не хватало плакать.
Не от радости.
От 10% безумия, 7% отчаянья, 2% упрямства и 1% надежды.
Голова кружилась так, что даже на коленях стоять было трудно, грудь вздымалась в беззвучных рыданиях, выгоняя и без того застывший воздух.
Не вышло.
Опять не вышло ничего.
Дин лежал на спине, уставившись невидящим взглядом в потолок с тонкими трещинками угасающего света, и дрожал от бессилия. Закат, необходимый для заклинания, утонул в оранжевых облаках и умер за горой, оставив после себя только пустоту ночи без звезд и луны. Черноту.
Тонкий звонок пропиликал откуда-то из кармана. Один раз, но так, что больно в груди стало. По привычке, правой рукой он полез в карман за мобильником. Скользкие от крови пальцы выпустили его и он громко бумкнул о деревянный пол, пришлось потрудиться, чтобы снова поднять его и поднести к лицу. Кровавый отпечаток уже закрывал половину экрана, а попасть по кнопкам было крайне сложно. А когда, наконец, удалось, там черными квадратными буковками ровненько в ряд стояли слова:
"Взяли билеты на утро, вылетаем в 9:15, встречай нас в аэропорту".
И номер рейса.
Лиза с сыном возвращается от родителей в Минеаполисе, где они гостили неделю.
Вот и кончилась твоя сказочка, Винчестер. Вот и наигрался ты в самоотверженного героя, которому терять нечего, кроме своего обещания. Он обещал...
Он всем что-то обещал.
Ему не пытаться вернуть.
Ей за ними вернуться.
Телефон упал куда-то на грудь. Беззвучно в этот раз, так же как и несуществующие беззвучные слезы катились по его щекам. А безлунная ночь разворачивала над его головой тонкое черное покрывало, просачиваясь сквозь узкие трещины сверху вниз на его неподвижное тело в центре неудавшегося заклинания, в серединке несбывшейся надежды.
Утром он встанет, умоется в бочке с дождевой водой снаружи, выбросит одежду, которая будет уже черная и твердая от впитавшейся крови, засохшей между каждой ниточкой. Заведет свой блестящий пикап, стерегущий его сейчас у ворот, и поедет домой. Туда, где его ждут. Где на обед будет лазанья, а на десерт пирог с вишней от мамы Лизы. Она обещала ему привезти пирог, глупенькая. Будто пироги могут что-то исправить. Будто сладость скроет горечь. А бутылки опять попрячет. Сама же потом и вернет, и даже выпьет вместе с ним.
Верная, глупая, любимая.
А у Бена послезавтра игра.
И он обещал.
Обещал жить дальше и радоваться. Улыбаться и смеяться с дорогими людьми.
Продолжать жить в своем маленьком счастливом личном аду на одного человечка.
С пустотой в душе, кровью под ногтями и стрелочкой, дрожащей возле единички.
С пустотой в душе, кровью под ногтями и стрелочкой, дрожащей возле единички
Автор: Omela
Рейтинг: G
Размер: драббл
Персонажи: Дин
Жанр: джен, ангст
Саммари: Упала бы... пропала к чертям собачьим надежда, может и перестал бы рыпаться, перестал бы от самого себя прятаться, с ума сходить и пить, словно на тот свет пытался отправиться.
Примечания автора: Джен-фест 7. Заявка 7.48: Дин живет с Лизой. Алкоголь, кошмары, попытки вернуть Сэма, попытки притвориться, что все хорошо. тут
Читать на фикбуке
Читать дальше
Руки трясутся уже, пот застилает глаза, и гребаные буквы перед глазами плывут, будто их мылом намазало, съезжают с края страницы вместо того, чтобы читаться. Черными кляксами отпечатываются на зрачках, закроешь глаза, а они все там. Движутся, шевелятся.
Или это он совсем пьяный... только бутылка зараза укатилась куда-то. Только что вот была под рукой и уже нет, предательница.
Только и остается, что вытереть лицо рукавом, мазнуть по глазам, чтобы прояснилось.
Надо взять нож, покрепче... покрепче... и полоснуть, пока не передумал. Пока не протрезвел настолько, чтобы задуматься какую же хрень он творит. Что же он, господи боже, делает такое сейчас.
А лучше допить и доделать. Да.
Определенно.
Боли от режущего кожу ножа и не чувствуется почти, тоже бред какой-то. Атрофировались нервные окончания, перегорели проводки от мозга к конечностям и как-то уже все равно. Вообще все. Глазам остается только верить, хотя и они врут.
Пусть... пусть немного потрудятся...
Сначала пальцами знак нарисовать, пентаграммку, мать ее, с закорючками и хренульками, которые должны чего-то там, кого-то там... на полу своей кровью. Вот он и рисует, да. Старается, выводит дрожащим пальцем всю эту поебень, чтобы сработало. А вторая ладонь, которая порезанная, как блюдечко с молочком для кровожадного котеночка, все собирает и собирает в себе темную, почти черную в полутьме... субстанцию.
Кровью уже язык это назвать не поворачивается. То, что течет по его венам не должно называться кровью, потому что оно уже на 80% из алкоголя состоит, на 10% из безумия, 7% отчаянья, 2% упрямства и 1% надежды. У этой суки стрелочка никогда до нуля не падает, так и болтается возле единички, дрожит убогая, но не падает.
Упала бы... пропала к чертям собачьим надежда, может и перестал бы рыпаться, перестал бы от самого себя прятаться, с ума сходить и пить, словно на тот свет пытался отправиться. Все бы перестал делать, а особенно пытаться вернуть его. Сдохла бы эта мизерная тварь, надежда, и успокоился бы, остановился бы и жить, может быть, начал. Как люди живут, а не как черви, пополам лопатой перерубленные.
Обманывать бы перестал ее и Бена. Себя перестал бы обманывать, считать, что способен что-то еще сделать. Что не обещал и не клялся, что переступить в силах через все слова, на прощанье сказанные. Переступить через...
Я с тобой... я с тобой... я не уйду.
И не ушел ведь, не ушел, слышите! Сдохнуть хотел рядом с ним, врасти в землю и корни пустить. Даже могилы не надо, гроба деревянного с чертовыми занозами, потому что откапываться больше не стал бы. Не нужно, не хочется, не можется.
Жить невмоготу, а умирать не велено.
Жить, сука, велено!
Теки, теки, родимая. Здесь чуть скруглить, я вот тут острые уголочки темно-темно-красными, в руке остывающими, чернилами. На страничках печатями несмываемыми пальцы след оставили, да ну и пусть. Если получится... если получится, то это будет новая библия, на которую молиться будет перед сном за то, что брата вернет. И каждый след его не напрасным будет, каждая капля пролитая не в землю уйдет, не в пустоту. Как голос его...
Все хорошо... все будет хорошо...
Не будет хорошо, слышишь! Нет и не будет!
Травку слева в уголочек, косточки справа кучечкой. Ну и плевать, что в крови все. Тут вообще уже все в ней перемазано. Так ведь и должно быть, да? Кровавое же заклинание, черное, страшное. Магию такую, что землю и небо переворачивать должна, не из сиропа сахарного выжимают, не из водки или бензина - из соков человеческих, из отжимок душ отчаявшихся. Из слез самая страшная магия и потерь, из цены, несравнимой ни с чем. Из боли. Экстракт агонии души, выпаренный на адской сковородке до черной корочки.
Между кровавыми полосками на грязном полу миску поставить для жертвы. Отдать то, что не жалко и, что жизнь чужую поддерживает. Еще пустить, кулак сжимая, струйкой тоненькой по краю медному. Змейкой извивающейся в дно круглое. Капельки громко так падают, словно в колокол бьют: дзынь, дзынь, дзынь.
И глаза, сука, опять слезятся. Погодите, родимые, наплачитесь еще, когда Сэма увидите, нареветесь и нарыдаетесь на тридцать лет вперед от счастья, поберегите влагу драгоценную. От радости будем плакать, от радости!
А язык уже и не заплетается на каждом слове, на каждом искореженном древнем слове. Ну и пусть они как сухие корни, не пережеванные, в горле застревают, не проглотить их все равно надо, а выплюнуть. Сказать одно за другим, как монетки в музыкальный автомат кинуть, чтоб заиграла музыка, песенку гребаная магическая махина запела и сделала свое космическое дело, свое черное и страшное... от которого он смеяться будет и брата обнимать.
Все к чертям, нож глубже, крови больше, половину... да, черт, целую миску нацедит, чтобы сработало!
Работай, тварь! Работай!
Не звени тишиной равнодушной!
Не ори!
Не смейся!
Не плюй издевательски в лицо!
Ворочай чертову вселенную! Хоть огнем, хоть холодом, хоть мором на все чертово человечество!
Верни его!
Верни!
С диким криком он разметал кости и травы, все, что разложено было и расставлено для заклинания. Миска покатилась по пыльному полу сарая, оставляя за собой широкую почти черную дугу поблескивающей в свете толстых свечей крови.
Воздуха не хватало кричать, слез не хватало плакать.
Не от радости.
От 10% безумия, 7% отчаянья, 2% упрямства и 1% надежды.
Голова кружилась так, что даже на коленях стоять было трудно, грудь вздымалась в беззвучных рыданиях, выгоняя и без того застывший воздух.
Не вышло.
Опять не вышло ничего.
Дин лежал на спине, уставившись невидящим взглядом в потолок с тонкими трещинками угасающего света, и дрожал от бессилия. Закат, необходимый для заклинания, утонул в оранжевых облаках и умер за горой, оставив после себя только пустоту ночи без звезд и луны. Черноту.
Тонкий звонок пропиликал откуда-то из кармана. Один раз, но так, что больно в груди стало. По привычке, правой рукой он полез в карман за мобильником. Скользкие от крови пальцы выпустили его и он громко бумкнул о деревянный пол, пришлось потрудиться, чтобы снова поднять его и поднести к лицу. Кровавый отпечаток уже закрывал половину экрана, а попасть по кнопкам было крайне сложно. А когда, наконец, удалось, там черными квадратными буковками ровненько в ряд стояли слова:
"Взяли билеты на утро, вылетаем в 9:15, встречай нас в аэропорту".
И номер рейса.
Лиза с сыном возвращается от родителей в Минеаполисе, где они гостили неделю.
Вот и кончилась твоя сказочка, Винчестер. Вот и наигрался ты в самоотверженного героя, которому терять нечего, кроме своего обещания. Он обещал...
Он всем что-то обещал.
Ему не пытаться вернуть.
Ей за ними вернуться.
Телефон упал куда-то на грудь. Беззвучно в этот раз, так же как и несуществующие беззвучные слезы катились по его щекам. А безлунная ночь разворачивала над его головой тонкое черное покрывало, просачиваясь сквозь узкие трещины сверху вниз на его неподвижное тело в центре неудавшегося заклинания, в серединке несбывшейся надежды.
Утром он встанет, умоется в бочке с дождевой водой снаружи, выбросит одежду, которая будет уже черная и твердая от впитавшейся крови, засохшей между каждой ниточкой. Заведет свой блестящий пикап, стерегущий его сейчас у ворот, и поедет домой. Туда, где его ждут. Где на обед будет лазанья, а на десерт пирог с вишней от мамы Лизы. Она обещала ему привезти пирог, глупенькая. Будто пироги могут что-то исправить. Будто сладость скроет горечь. А бутылки опять попрячет. Сама же потом и вернет, и даже выпьет вместе с ним.
Верная, глупая, любимая.
А у Бена послезавтра игра.
И он обещал.
Обещал жить дальше и радоваться. Улыбаться и смеяться с дорогими людьми.
Продолжать жить в своем маленьком счастливом личном аду на одного человечка.
С пустотой в душе, кровью под ногтями и стрелочкой, дрожащей возле единички.
-
-
04.08.2016 в 22:51Очень красиво написано. Спасибо.
-
-
04.08.2016 в 23:14Спасибо!
-
-
05.08.2016 в 10:19-
-
05.08.2016 в 11:34-
-
06.08.2016 в 09:45